О жизни и судьбе знаменитого прозаика говорили на Красной площади
Об «интеллектуально ироничной и брутальной» прозе Кабакова размышлял председатель АСПИР Сергей Шаргунов.
— Для меня он связан с определением благородства, — сказал Шаргунов. — Он был человеком золотого сечения, умевшим чураться того, что неблизко, и при этом человек широкий, понимающий других.
Сергей Шаргунов особенно подчеркнул свойственный Кабакову «дар человечности, переживания за людей», вспомнив его участие — «тихое неброское служение» — в проекте помощи больным детям вместе с Русфондом.
И, конечно, нельзя было не упомянуть о его знаменитой «стильности».
— Это был человек большого стиля — и в манерах, и в литературе. Надежный человек, на которого можно было рассчитывать в дружбе, чем-то даже напоминавший мне ковбоев из вестернов.
Литератор Даниил Духовской напомнил слова Василия Ливанова: «наше поколение ушиблено Хэмингуэем». Это обязывало писателя быть человеком не только текста, но и судьбы, что в русской литературной традиции чрезвычайно ценно.
— Он был ушиблен Аксеновым, — уточнил прозаик Евгений Анатольевич Попов, близкий друг Кабакова. — А Аксенов, да, был ушиблен Хэмингуэем. А Хэмингуэй — Львом Толстым. Так все возвратилось, можно сказать, в Ясную Поляну.
Вспомнили многое. Евгений Анатольевич рассказал о близкой дружбе с Кабаковым, его работе в газетах, непростом начале его литературной карьеры и о дачной жизни писателя в Павловом Посаде (Александр Абрамович купил там дом, чтобы «жить как Фолкнер», вдали от мегаполиса).
— Он стильный, четкий, все понимающий, умеющий работать. При этом он был полон фантазий. Четкость и фантазия — это и есть Кабаков.
Рассказал он и о последних годах жизни Александра Абрамовича — когда измученный болезнью, уже обездвиженный писатель читал соседям по больничной палате лекции о джазе.
Не обошлось, конечно, без обаятельных кабаковских баек, например, о том, как во время его работы в Капустином Яру (Кабаков начинал свой путь инженером в «оборонке») у председателя Совмина СССР Косыгина украли пыжиковую шапку, экстренно заменили ее новой и Косыгин с удивлением признавался, что шапка почему-то жмет.
— Таких оригинальных историй — сотни, — признался Евгений Анатольевич.
Даниил Духовской рассказал, как его впечатлила одна из ранних — 1972 года — публикаций Александра Абрамовича в газете «Гудок»: репортаж об открытии Курского вокзала («удивительная поэтичность текста в сочетании с содержательностью») — и признался, что собирает гудковские публикации для книги. Есть и еще одно дело, связанное с памятью Кабакова. Когда-то он, силой своей авторитета, спас от верной гибели библиотеку в Павловом Посаде, в которой местные власти вознамерились было открыть сауну. Теперь, сообщил Евгений Попов, естественно было бы дать этой библиотеке имя Александра Кабакова, но на местах имеется определенное противодействие.
— С библиотекой решим обязательно, — пообещал журналист Андрей Колесников-Ъ, один из учеников Кабакова.
Расходились с убеждением, что все еще будет: и библиотека, и вечера в АСПИР, и сборник журналистских публикаций, и все чудесные истории будут воспроизведены и услышаны. Кабаков как большое, сложное и красивое явление непременно продолжится в разных жанрах — а иначе к чему был весь этот джаз?
Фото: АСПИР