Высокий и прямой, он летит, постукивая своей палочкой. Степь пахнет горьковато-сладко, и голос его такой же — надтреснутый и хриплый, но добрый и тягучий. На груди у него большой фотоаппарат, на который он, зажав палочку коленями, снимает в домашний альбом друзей и первых встречных, кур, собак, небо, метёлки ковыля… Он говорит что-то простодушное, настоящее,и я заглядываю в его лицо, желая запомнить навек эту зачарованную полуулыбку, седую подкову усов, эти синие сощуренные глаза и косую морщину на переносице, как от удара клинком.
«Серёжа — на всякий случай. Если я откину копыта (отброшу коньки) — как весело приветствует уход русский человек…» «Помня о земных сроках своего бытия (что-то всё чаще стал заглядывать „туда“), на всякий случай подсказываю…» Это из последних его посланий. Он всегда носил с собой толстую тетрадь, куда просил оставить запись, хотя бы в несколько слов, то одного, то другого, и меня тоже. «Чтобы перечитывать долгими зимними вечерами»… У него был какой-то природный нюх на слово. Он был блаженно алчущим правды, выраженной словесно.
Уроженец горного села Гонода, выпускник Литературного института им. Горького, Магомед Ахмедович писал и на аварском, и на русском языках. Выпустил более десятка поэтических книг. Занимался критикой и публицистикой. Духовный наследник Расула Гамзатова, поэт лирико-философского и гражданского звучания, он стал ещё и строителем поэтических мостов между народами: переводил на родной аварский Блока, Есенина, Рубцова, Соколова, Кузнецова, Чухонцева. «...Стихи пишутся тогда, когда внутри тебя поет стихия, а тебе остается лишь записать волшебные ноты, — писал Ахмедов в предисловии к сборнику „Посох и четки“. — Поэт прежде всего — композитор слов. Ритм — это сердце поэзии, а своя особая нота — это судьба.»