Вечер, посвященный 145-летию А. М. Ремизова, прошел в резиденции АСПИ на Поварской
В последние несколько месяцев АСПИ в Доме Ростовых с успехом возрождает литературные и кинематографические встречи классического формата: со множеством гостей (и среди них — живые классики, например, Евгений Рейн), просторными разговорами, спорами, стихами, иногда — музицированием. В Зеленом зале, где заседало когда-то правление Союза писателей СССР, теперь стараниями двух писателей – устроителя вечеров Даниила Духовского и председателя АСПИ Сергея Шаргунова – проходят непротокольные по духу, свободные и веселые собрания (вход – всегда бесплатный, хотя порой, случается, не хватает кресел). Одной из последних таких встреч стал вечер, посвященный 145-летию А. М. Ремизова – и собравший известных писателей, литературоведов, архивистов и (по видеосвязи) знаменитого слависта Рене Герра, обладателя ценнейшей коллекции ремизовских раритетов.
Писатель, ректор Литературного института Алексей Варламов говорил о Ремизове как ярчайшей персоне Серебряного века и, в частности, напомнил про знаменитый «скандал с обезьяньими хвостами» (когда суровому общественному осуждению подверглась чета Толстых, уличивших Ремизова в порче обезьяньих шкур, одолженных для маскарада). Был ли и вправду причастен ли к надругательству над горилльими хвостами Канцеляриус Обезволпала (Обезьяньей Вольной Палаты) – вопрос открытый, но история выразительная.
– Ремизов был драгоценнейшим персонажем в пьесе Серебряного века. Думаю, в Париже он ужасно скучал по этой жизни – безалаберной, мутной, счастливой… Вспоминая Ремизова, мы с благодарностью вспоминаем и это время, и эту литературу.
По словам писателя Владислава Отрошенко, Ремизов обладал вдохновением особенного склада:
– Ремизов был «чукавый» — человек, который чует потустороннее, колдун, чародей. Это особая каста в литературе: Борис Шергин, Владимир Личутин — тоже чукавые... Язык Ремизова — одушевленное существо, которое, по Хайдеггеру, мыслит-строит-любит — и тем самым очень сильно воздействует на психику другого писателя.
О судьбе позднего (1947-1957) ремизовского архива, счастливо возвращенного в Россию в 2012 г., рассказала Анна Сергеевна Урюпина – хранитель рукописного отдела Государственного музея истории российской литературы им. В. Даля. Значительная часть архива прежних лет отправилась в Америку еще в 1946 году, когда овдовевший Ремизов, получив советский паспорт, собирался вернуться в СССР, – но, получив о смерти единственной дочери Натальи в Киеве, возвращаться не стал, но и архив вернуть не смог (ныне он хранится в Амхерсте). В оставшиеся десять лет жизни слепнущий, редко выходящий из дома Ремизов сформировал новый архив, и «основным материалом для творчества» стали многочисленные гости его квартиры на улице Буало. Проводив гостей, дописывал, например, комментарии к записям в гостевой книге: «Летучий мыш. Возраст человека определяется танцем. Подпрыгивающие козлы — верный признак старости….». Или: «Мая пальцы на фортепьяне, проглотила муху...». Собрание последнего десятилетия ремизовской жизни приехало в Москву в 2012 г: сто тридцать три рукописи, сотни писем, фотографий, книги с автографами, блокнотики, альбом с 1030 рисунками, коллажи, личные вещи – и теперь составляет весомую часть ремизовского отдела в ГМИРЛ.
– «Сморкается трубой». «Дама собачкой». «Водоборец». «Смеется горохом». «Выпь ночная из породы цапель». «К левой груди приросло сердце», – зачитала А. С. Урюпина ремизовские mots. – Это была не просто игра: гости Ремизова могли поселиться в каком-то его произведении... До конца жизни он не утрачивал веселого нрава, оставался гением иронии и самоиронии.
Из Ниццы — «самого русского города за пределами России» – гостей Дома Ростовых приветствовал Рене Герра. И напомнил, что заниматься изучением Ремизова он начал еще в 60-е, когда французская интеллигенция была настроена очень просоветски и «эмигрантским хламом» пренебрегала. Именно тогда г-н Герра сосредоточился на тех, кого Набоков еще в 1962 г. объявил «мифическим поколением»: Борисе Зайцеве, Бунине, Шмелеве – и на Ремизове, конечно. Благо материала хватало: как сообщил г-н Герра, в эмиграции Ремизов напечатал больше книг, чем нобелиат Бунин, публикуясь еще и в французских альманахах, литсборниках, журналах... Только в переводе на французский у самого «непереводимого» писателя Русского зарубежья вышел десяток книг.
– Я открыл его более полувека назад не случайно, – признался Рене Герра. — Для меня это было откровение: «Подстриженными глазами», «Огонь вещей»... А позже я открыл его как художника — неподражаемого рисовальщика и каллиграфа. И я сразу понял уникальность этой личности.
Герра рассказал, как образовалась его ремизовская коллекция: книги с дарственными надписями, рукописные книги, акварели, «обезьяньи грамоты» и рисунки — некоторые раритеты показал прямо в окно Skype. Рассказал и о случайном знакомстве с парижским таксистом-композитором Глебом Чижовым — другом Ремизова и обладателем множества его вещей, в том числе и рисунков («полудетские, полузаумные графические фантасмагории», как определил их Юрий Анненков), и о том, как поощряли его увлечение Ремизовым заметные фигуры Русского зарубежья — Седых, Бахрах, Сосинский, Лифарь...
– Когда я оказалась в доме у Рене, я была потрясена его коллекцией, – подтвердила из зала поэт Надежда Кондакова.
Говорили о Ремизове много, весело, образно — а как еще говорить о волшебстве и хулиганстве великого мифотворца, самого веселого «блаженного похаба» литературы, мага и мистика русского слова? Всеобщий восторг вызвали графические рисунки по ремизовским мотивам 14-летнего художника Степана Бирюкова — исполненные, соответственно, на любимой Алексеем Михайловичем крафтовой бумаге («Такому кружевоплетению и японцы позавидуют!» – восхитился Даниил Духовской). А председатель АСПИ писатель Сергей Шаргунов, завершая вечер, призвал всех «воскрешать затененные, полузабытые имена – и почаще вспоминать тех, кто смотрит на нас своими пронзительными “подстриженными глазами“».