Участники второй Межрегиональной мастерской в Екатеринбурге встретились с Константином Аркадьевичем Мильчиным, одним из самых популярных сегодня книжных обозревателей.
Мильчин – критик, который пристально – возможно, пристальнее иных и с очень близкого расстояния – отслеживает самые передовые литературные моды, явления и настроения, фиксирует самые свежие, не для всех еще очевидные движения литературного поля. Мильчин посвятил свою лекцию обзору тенденций сегодняшнего литпроцесса, — с оговоркой о чрезвычайно субъективном характере этих наблюдений (впрочем, и формулу «Субъективен? Тем и интересен!» еще не отменяли).
Первое, что отметил Мильчин, — отсутствие школ и течений в современном руслите. Ни шестидесятников своих, ни деревенщиков… «Как выглядит школа потерянного поколения? Есть группа американских писателей в Париже, есть Гертруда Стайн, которая произносит слово «потерянное поколение», с постсоветской литературой такого не случилось. У нас есть имена, но нет школ. В нулевые годы шорт-лист могли охарактеризовать как состоящий из «постпелевинцев» и «постсорокинцев», — но это влияние имен, а не школ. Не появилась, например, «школа Яхиной», армия подражателей Гузель Яхиной, несмотря на то, что ее стремительный успех должен был бы стать вдохновляющим.
Другой крен современности, которую отметил Мильчин, – тяготение к «литературе травмы» или, как он ее называет, «покалеченной литературе». По его мнению, глобальный поколенческий разрыв по отношению к травме происходит на уровне писателей 1985-86 годов рождения. Родившиеся прежде, в частности и сам автор, верят в «то, что нас не убивает, делает нас сильнее». Но на сцену вышло поколение, которое говорит: «что нас не убивает, то нас калечит»! - и делает это своей главной темой. Показательно, что тон задают писательницы (а не писатели). Многих уже вдохновили успехи Оксаны Васякиной и Евгении Некрасовой. В одной из литературных школ, говорит Мильчин, двадцать рассказов из двадцати начинались со смерти родственников. Понятно почему это происходит: сменилось представление о теме. Относиться к этому можно по-разному, солидарно или раздраженно, но если «литература травмы» продержится пару еще лет — вполне можно будет говорить о направлении.
Еще одна любопытная черта времени – «чудовищное презрение к жанровой прозе», и особенно чудовищное у тех, кто из нее вышел (из детектива, любовного романа, фэнтэзи и пр.). Что несправедливо: ведь жанровая проза – это прекрасное поле для экспериментов, говорит Мильчин. И довольно часто она не только противоречит «литературе высокой задачи», но и может в какой-то мере брать на себя ее функции. Например, научная фантастика всегда была полем для философского осмысления реальности, а женские иронические детективы, полюбившие уютную провинцию, помогают преодолеть москвоцентричность литературы. Жанровая литература может стать полем, например, остросоциальности и поднимать большие вопросы.
Поговорили также о чрезвычайно модном сегодня «автофикшне». Мильчин остается в убеждении, что хороший автофикшн – это прежде всего хорошо продуманное литературное (ударение на литературное) произведение, а не плохо отрефлексированные отношения вымысла и реальности. Одна из других серьезных проблем нынешней прозы — язык героев: под влиянием Акунина многие стали писать «под 19 век», но у них получается «язык ярославских половых: чего изволите-с». Словообразование, языковые эксперименты сводятся преимущественно к архаизации языка, редко удачной. У молодых авторов практически нет понимания, что герои должны говорить разным языком (использовать, например, регионализмы).
И по поводу мучительно и сладостно ожидаемой отмены бумажной книги: нет, новые форматы ее не вытесняют, разве что немного подвигают в тиражах. И хотя появилась тенденция замахиваться сразу на аудиокнигу (один автор из Архангельска писал свой роман сразу как аудиальный) - бумажная книга чувствует себя все еще уверенно. Новые форматы не мешают и не помогают, - просто не все мечты сбываются: например, появление айпэдов и планшетов в свое время вызвало бурные мечты о «мультимедийном» романе – сложном синтетическом продукте, вот-вот, сейчас появится! — и это ожидание блистательно не сбылось. Да и (добавим от себя) не надо ему сбываться: роза — цветок, дуб — дерево, книга — материальна. Слушатели Мильчина, молодые писатели из промышленных регионов Урала, Сибири и Дальнего Востока, возможно, знают это лучше других.