Беседовал Глеб Гаранин

Анатолий Королев: «Ты должен стать пленником Рока…»
Проект «Так начинают...»: молодые литераторы беседуют с известными писателями

Автор «Головы Гоголя», «Эрона» и «Человека-языка» — о своем дебюте в литературе, а также о роли фарта, садах возможностей и доверии к судьбе. Часть 1.

Автопортрет Анатолия Королева (1966 г). Все только начинается. Королев, студент филфака Пермского университета, — уже писатель, но мир еще не знает об этом.

АСПИР открывает проект «Так начинают...» — серию бесед молодых литераторов с известными российскими писателями.

Как начинается жизнь в литературе; через какие соблазны, искушения и засады надо пройти дебютанту; что происходит (или не происходит) после первого признания; зачем творческому сознанию нужны поражения и уязвления; как утраченные иллюзии становятся источником новой силы? Писатели расскажут о своих дебютах — и, возможно, дадут наставления тем, чья литературная судьба сейчас — на стартовой линии.

Надеемся, что этот разговор поколений окажется интересным и важным для всех сторон.


Анатолий Васильевич Королев — известный прозаик, драматург, сценарист, эссеист, художник… Автор более чем двух десятков книг и ряда литературоведческих работ. Лауреат множества литературных премий. Доцент Литературного института.

Первая книга — «Страж западни» — вышла в 1984 г.


Помните ли вы, в какой момент вы почувствовали себя писателем — ощутили литературное дело как участь, судьбу, назначение, а не только как профессию? Это было до или после вашего литературного дебюта?

— Согласен с постановкой вопроса: участь, профессия и дебют писателя — это разные вещи. Но на старте ты этой разницы не понимаешь, тут рука судьбы все пишет слитно и без знаков препинания. Мое решение стать писателем было мальчишеской выходкой школьника. Я написал начало романа про пиратов размером в одну страничку и вручил маме: вот читай! Мама прочла и сказала: зачем ты чертыхаешься? Оказалось, мои пираты пару раз чертыхнулись на палубе.

На следующую «страничку» я потратил практически год. С неясным остервенением я переписывал до изнеможения иронеску (этот жанр придуман мной) «Метаморфозы», пока наконец не остался доволен пятью страницами от руки — и отдал машинистке. Мне было 15 лет, я учился в 10 классе. Моя рука была поставлена как у пианиста. И стиль тех «Метаморфоз» остался без принципиальных перемен: я писал и пишу излучением метафор, только уже ничего не переписываю и не правлю, все мои книги — черновики. Лет через десять, уже после первых журнальных публикаций, оглядываясь назад, я вдруг понял: вот он, краеугольный камень призвания! Вот эти пять (сто раз переписанных) страниц от руки. Тут ты и стал писателем.

Резюме: смысл того, что с тобой происходит, раскрывается всегда с опозданием.


Мальчик с цветами на второй парте у окна — Анатолий Королев

— Говорят, что проза требует зрелости. Вы опубликовали свою первую повесть в 32 года. Это произошло поступательно, своим ходом, или был какой-то прорыв, вы заставили себя как-то ускориться? Расскажите, пожалуйста, как это произошло.

— Проза не нуждается в зрелости, как и поэзия, это всегда речь только о спелых яблоках, те, что еще не поспели, не имеют никакой стоимости. Мой поздний дебют есть результат моего личного соизволения. Первый вариант текста «Мотылек на булавке в шляпной картонке с двойным дном» был отрицанием смысла гражданской войны, он тогда назывался «Ловушка на ловца» и был легко опубликован в сборнике приключенческой прозы. Я жил тогда в Перми. Сборник собирался в Свердловске. Мне было 27. Перечитав публикацию, я решил, что все возможности эпической пародии не использованы, и написал второй вариант, увеличив текст повести — мне было 29 — до размеров масштабного романа «Мотылек» ... Я как раз переехал в Москву и принес антисоветский роман — парадокс — загримированный под интеллектуальный триллер в респектабельное комсомольское издательство «Молодая гвардия», где он произвел тихую сенсацию и — надо же — уже через год с небольшим был издан в мягкой обложке, и — внимание — опубликован дважды стотысячным тиражом. Замечу, что на гонорар от книги наша молодая семья смогла пристойно прожить три года, до выхода моей второй книги в другом издательстве. Единственное, в чем я уступил — дал новое название Мотыльку: «Страж западни».

В чем был секрет? Советские писатели (не все конечно, но некоторые, как раз авторы круга «Молодой гвардии») зачастую не умели писать, практически все книги издательства были итогом доработки редакторов, я же писал сам, порой прямо на глазах в отделе прозы на машинке печатал новые главы, например, пролог.

У них слезы стояли в глазах.

Ура!

Они наконец-то могли отдохнуть от рабства переписки.

Меня носили на руках.

Мне в «Молодой Гвардии» предложили написать новую версию мифов Древней Греции, вместо устаревшей книги Николая Куна…имеющий уши да слышит.

Из десяти дел стабильно удавались семь…

Портрет на обложке книги «Ожог линзы», 1988

Резюме: настоящее отношение автора и издателя, драматурга и театра, сценариста и режиссера, и киностудии — это только страстная влюблённость в твое сочинение. Теплое никогда не проходит.

— Во времена вашего дебюта писательский труд был довольно-таки статусным. Родители и друзья испытывали гордость за вас? Было ли у вас чувство, что вы пошли на «социальное повышение»? У вас возникло ощущение заслуженной удачи тогда — или, напротив, казалось, что все еще впереди?

— Да, это было время статуса. Для того чтобы стать членом Союза писателей СССР, нужно было издать две книги. Это был тернистый путь на Олимп. Я шел по этой дистанции почти пять лет. Писателю полагалось все! Своя закрыта поликлиника. Пайки. Путёвки для написания романов и рассказов. Мастерская для пошива пыжиковых шапок и прочий кайф, блестяще описанный нашими сатириками. А Дом творчества в Ялте или в Пицунде! Я вступил на палубу Союза в роковой 1991 год распада СССР и корабль перевернулся килем вверх…когда я приехал первый раз в Дом творчества в Дубултах (это по сути отель четыре звезды), в многоэтажном корпусе было четыре постояльца. Писатели в один миг разорились, их к тому времени было почти 3 тысячи человек.

Я был доволен, даже изумлен — все получилось, я в Москве, есть прописка и жилье в престижном районе, мой сценарий куплен киностудией Горького и запускается в производство. У меня вышла первая книга и одобрена вторая. Да, эффект социального повышения был налицо. Но!

Но мной никто не гордился.

Мать скрывала от нашей родни, что я писатель… мамочка, зачем ты привираешь что я журналист…я же писатель, я же пишу…как им сказать, что значит «пишет»? А работает-то он где?

Пермские друзья? Бог мой, да мой успех стал для кое-кого почти что проклятием — жены пилили моим именем. А я? Приехав домой, мог ли пожаловаться на парижское издательство Acte Sud, которое тянет с выходом моей книги «Голова Гоголя» … я молчал в тряпочку. Я щадил самолюбие пермяков.

Своим истинным успехом тогда, в 1991 году я считал (но никому под страхом смерти не говорил об этом!) победу на конкурсе лучшей радиопьесы на конкурсе WDR (Кельн). Моя пьеса была переведена на немецкий и дважды поставлена в Германии на этой самой крупной радиостанции Европы (замечу, что пьесы —моя вторая рука) и! — на астрономическую сумму из тех дойче марок (раздутых гиперинфляцией) мы с Олей прожили в проклятые 90-е годы благополучно почти 10 лет…я давал в долг (знал, что не отдадут), и мой дом был открыт для всех ночных странников и друзей, вино лилось рекой…никакой вьетнамской лапши, вареные телячьи сардельки в кастрюле с томатами…между тем я еще жил в коммуналке! Моим соседом был дивный бенгалец, сын основателя компартии Бангладеш. Когда грянул капитализм, он уехал с проклятиями из Москвы, купил озеро, стал разводить рыбу и торговать ей.

Резюме: тебе должно везти. Без везения и фарта ты обречен. Ключи от бездны на небесах. Кому же дано? Хасиды о боге говорят: кому хочу тому даю, кому не хочу не даю. Никакой высшей справедливости в жизни нет, но судьба всегда правильна. И она может застать тебя только на месте твоего долга.

— Да, в одном из интервью вы отметили, что для достижения успеха в литературе начинающему необходимо обладать не только талантом и творческой волей (или трудолюбием), но и иметь «благоприятную судьбу». Могли бы вы раскрыть, что подразумеваете под «судьбой» в этом контексте? Это не просто удача?

— Отчасти я уже ответил. Судьба? Творческая воля? Талант? Я сам не знаю точного ответа, но замечу, например, что деньги капризны как избалованные дети и ведут себя всегда назло и наперекор. Но деньги влюбчивы, и если ты хотя бы раз найдешь кошелек, так будет всегда. Замечу еще, что муза брезглива, что ожидания никогда не сбываются напрямую, а только рикошетом, что дружить с писателями практически невозможно, а вот с художниками и музыкантами да, поэты часто невыносимы, а русские миллионеры для писателя — душки (я знал двоих), они просто супер, пальчики оближешь от общения. Им интересны умные люди без денег, которые ничего не просят. Люди с деньгами снайперски чуют тех, кто затаился с мыслью использовать дружбу. Тут надо быть чистым в помыслах. Неудачники опасны для собственной участи, тут надо быть настороже. Что еще? не стоит знать точных сумм в кошельке, нуль опаснейший знак… с приметами лучше не спорить, что еще?

Лучший ответ о природе судьбы дал Хайдеггер. Это не просто удача, нет, нет! Ты должен стать пленником Рока, ты должен услышать тайный зов своего смысла и предназначения. Если ты услышишь шёпот своего Посыла, суть своей ссылки в бытие, то тогда ты сможешь жить в согласии с тайной своего смысла, и все проблемы будет решать за тебя твой Рок. Но человек свободен не слышать призыв и жить по своему хотению, по собственной воле, да ради бога, только тогда ты в плену своей свободы… ты заложник выбора, дерево леса, кочка болота, камень тропы, асфальт автострады… а пленник Рока есть дитя водопада. Тут не нужны никакие лодки и снасти, Ниагара судьбы сделает все за тебя.

Резюме: образно говоря, языком поэта — прыгай с ночного поезда, когда он уже грохочет на мосту над рекой, смертно доверься прыжку выбора, зажмурь глаза, и рука Судьбы подхватит тебя, — а если не подхватит? Тогда это не твой поезд и не твой мост, и у реки вовсе другое имя. Суть писателя раздача имен. Имена твои слуги. Твоя свита. Все что происходит с тобой сшито из твоих слов. Ясней сказать не могу.

— Вы хотели писать «как кто»? Или сразу начали искать собственный голос? Подражательство, даже эпигонство — это такая тренировка писательской мышцы? Всегда ли это плохо?

— Надо подражать! Только примеры должны дружно отрицать друг друга. В школе я подражал манере Юрия Олеши и писал в толстой тетрадке свой вариант трех толстяков. Потом я был увлечен манерой оживлять вещи, как в сказках Андерсена, стойкий оловянный солдатик, калоши счастья, штопальная игла, роза с могилы Гомера, пастушка и пастух, о как велик мир, я разобьюсь, затем мои кумиром стал Алексей Толстой: гиперболоид инженера Гарина, Аэлита, а еще Ефремов «На краю Ойкумены, затем Гайдар, «Судьба барабанщика», а Майн-Рид, а Купер! «Квартеронка», «Всадник без головы»…точку поставил Марк Твен: шаловливый детский американский «Том Сойер» был подхвачен гениальным романом «Гекльберри Финн»…тут меня выбросило на берег бытия. Но сочинять все эти подражалки нужно только в уме, в тени сна, иногда достаточно выдумать карту своего острова или написать план рассказа на полстранички…стоп! Косточки будет достаточно.

Подражать!

Это в начале пути.

После достаточно перечитывать!

У меня под рукой всегда две любимые книги: «Граф Монте-Кристо» и «Война и мир». Граф на десерт. Толстой на обед. Читаю второго графа с любого случайного места, а Дюма — только вдоль линии сюжета…

Из поэзии — Пушкин и Пастернак.

Резюме: ты сад возможностей. Взойдет луна. Тени все переиначат.

— Проблема неравного старта в литературе — она существует? Понятно, что у московского или петербургского дебютанта, выходца из гуманитарной семьи, больше возможностей для включения в литпроцесс. С другой стороны, у издательств и журналов не ослабевает интерес к оригинальным авторам из регионов. Поиск самородков, кажется, не прекращается.

— Проблема разного старта существует.

Неравного в том числе.

Но знайте: москвичей везде недолюбливают, в Москве в первую очередь.

— Вы, наверное, знаете случаи, когда дебютант получал, по счастливому стечению обстоятельств, славу и успех, несоразмерные его таланту? Можно ли выработать в себе трезвую самооценку? Или так: чьим оценкам лучше доверять — друзей или недоброжелателей?

— Друзья не годятся в эксперты! Они никогда не скажут правды, но и врагам доверять не стоит…проблема экспертизы — нерешаемая задача для любой современности, точки расставит только лишь время… Трезвую оценку можно развить: читайте себя вслух, выбирайте плохое настроение, пестуйте неприязнь, лелейте вражду, а еще зевки…вот уж кого не обманешь, эта компания критиков всегда за пазухой. Но перечитывать изданные книги свои, ей-ей, не стоит: отложи года на два.

Да еще жена, вот кто твой знаток!

И дети…вершина литературы принадлежит им.

Они, детвора, венчают на царство: «Мастер и Маргарита» сейчас детская книга…


Это первая беседа с А. В. Королевым, — но продолжение неизбежно. Анатолий Васильевич расскажет, что раздражает его в молодых литераторах, о пользе и пагубе поражений, о своей мастерской в Литинституте — и о том, почему необходимо писать книги «эстетического риска», которые, как правило, не очень просто выходят в печать.